Любовь Казарновская: «Мой муж и сын знали всех бомжей Сан-Франциско» - «Новости»

Певица откровенно рассказала о любимом супруге в только что вышедшей книге

В этом году Любовь Казарновская отмечает 60-летний юбилей. Из них уже 27 лет она живет в законном браке с австрийским продюсером Робертом Росциком.

«Помню, когда переехала в Вену к Роберту, стала распаковывать вещи, раскладывать в шкаф свои незамысловатые пожитки,

при нем достаю мешок из чемодана, а в мешке — колготки, штопаные или с небольшой стрелкой… Достала, просмотрела и спокойно так кладу в шкаф.

— А вот это зачем?

— Под брюки носить.

— А зачем под брюки носить рваные колготки?

— Ну, знаешь, у нас так принято, не выбрасывать же, мы их под брюки носим, и вообще, хорошие колготки — это же дефицит.

Удивление на лице Роберта было таким, что мне в ту же минуту стало стыдно. Я опустила этот мешок в мусорное ведро…

Приходя в магазин, я норовила купить продуктов побольше, как у нас было принято, — про запас: покупала для нас двоих пол-кило сыра, кило сосисок. Роберт удивлялся — зачем? Надо взять две сосиски, ну четыре. Завтра в этом магазине у дома будет то же самое, зачем забивать холодильник? И все будет свежим. Сыра уместно купить 150−200 граммов, яблок — несколько штук…

В СССР тогда была эра тотальной нехватки продуктов, ассортимент — никакой. И вот я попала в совершенно другую среду. Роберту иногда было со мной непросто, но есть одна важная черта в его характере — он очень открытый человек, с одной стороны, а с другой, если он видит, что я начинаю нервничать, закипать, он просто отходит в сторону. И уже через пять минут говорит: «Ну как, все нормально, все ОК?»

Это так важно в мужчине — умение не втягиваться в начинающееся женское ворчание. Конечно, многие дамы живут в недосказанности, в каких-то бесконечных иллюзиях, обидах, недомолвках, и во мне это есть и продолжает иногда бурлить.

Я училась у своего мужа и со временем — научилась. Начинаешь заводиться или что-то там неприятное вспоминать — прекращай

сразу, просто оставь эту тему, проехали!

Как-то раз Роберт мне рассказал очень хорошую притчу. Два монаха переходят ручей, черные монахи, которые с женщинами не общаются. И вдруг откуда-то старушка появилась и говорит:

«Перенесите меня через ручей, сама я никак не перейду». Один

монах говорит: «Хорошо, давайте я вас перенесу!» Перенес.

Пошли монахи дальше. Второй терпел, терпел, потом не выдержал и говорит: «Как ты мог? Мы не имеем права касаться женщин!» А первый отвечает: «Слушай, уже час прошел, как я ее через ручей перенес, а ты ее все еще несешь». Зачем продолжать кипеть там, где не нужно, лучше кипеть в хорошем месте и использовать эту кипучую энергию в мирных целях. Я многому у Роберта научилась, очень многому.

Он умный. Видимо, там такая память поколений… Сдержанность, аристократизм — в его роду. В этом плане он сын своего отца, — мать Роберта австрийка, такая настоящая, земная, из горной Австрии, все должно быть «орднунг» —в полном порядке, а вот отец был с некоторой мягкостью и в то же время умением проявить характер там, где это действительно нужно, не размениваясь по пустякам. Роберт такой же. Когда мы прожили вместе где-то год, я поняла, что мне не нужно пытаться

управлять им, а поначалу я пыталась, не поддаваясь его обаянию, установить что-то типа матриархата, как, по существующим стереотипам, положено в настоящей крепкой семье. Даже вспоминать смешно! Принято же считать, что мужчину в браке обязательно нужно воспитывать, приучать, как ему следует жить с женщиной: так, так и так. К счастью, довольно скоро я поняла, что мне не надо его приучать, если я буду собой, а не каким-то требовательным существом, пытающимся стимулировать мужа, поддавливать его, то он будет отвечать мне намного большей мужественностью.

(…)Когда же родился наш сын, Андрей, я узнала, какой бесконечно преданный и заботливый человек мой муж. Ни слова не говоря, — я никогда не слышала ничего такого, как «почему я должен ночью вставать, почему я должен это, почему я должен не спать, мне надо работать», — Роберт вставал, когда ребенок просыпался, брал Андрюшу, приносил его мне, я его кормила, и Роберт уносил его обратно. Засыпал он сам или нет, одному Богу известно. Вижу синие тени под глазами:

— Тебе удалось поспать?

— Какая разница, главное, что ты спишь.

Потом смена часового пояса, первый после родов контракт в Сан-Франциско. «Милосердие Тита» 163 Моцарта. Я в роли Вителлии — новая роль для меня. Репетирую активно. Из-за разницы во времени у сына уже в три-четыре часа ночи было «гуль-гуль-гуль». Роберт его брал и уходил на прогулку до девяти утра, — к этому времени я просыпалась, у меня в десять начиналась репетиция. Он любит вспоминать это время, смеется: «Мы с Андрюшей знали всех бомжей Сан-Франциско, а они нас. А что? Сентябрь, тепло, роскошная погода для прогулок».

Там было единственное кафе, которое работало круглосуточно. И бомжи, обретавшиеся у этого заведения, его приветствовали: «А, ты тоже гуляешь!» Роберт брал капучино, ребенок спал, а когда просыпался, он приносил его мне, я кормила, и они опять гуляли. Бывали на моих репетициях: при звуках волшебного Моцарта малыш, улыбаясь, засыпал. Никогда в жизни я не слышала от него: «Почему? Почему я должен это делать? Я — мужик, я не буду ничего такого делать», — при этом все было вымыто, все было выстирано… Благодаря Роберту я знаю: мужчина и ответственность — это неразделимые понятия".